В конце апреля 1986 года Роллан Сергиенко собирался приехать на Первомайские праздники в Киев к жене, Елене Алексеевне, которая на тот момент работала переводчиком с английского в институте геофизики. Позвонив ей накануне отъезда узнал, что в Киеве есть некоторые осложнения, о которых по телефону лучше не говорить.
Когда он приехал, и они встретились, Елена Алексеевна, предварительно положив подушку на телефон, сообщила, что на Чернобыльской АЭС произошла страшная авария, которую сотрудники обсуждают уже два дня, но говорить об этом за пределами института запрещено. Слово «катастрофа» тогда не употреблялось, говорили «авария». Обеспокоенная Елена Алексеевна предложила позвонить детям и сказать, чтоб они не приезжали на майские праздники, а оставались в Москве. Но они все равно приехали.
Роллан Сергиенко: «29 числа мы с Леной пошли в Покровский собор и там на меня пристально и серьезно смотрел мой покровитель Роман Сладкопевец. Его именем меня крестили в 1974 году. На душе было очень тревожно. И, когда после службы мы возвращались домой, я невольно прислушивался, с какой стороны дует ветер. Ветер был как раз от ТУДА, с северо-востока. На следующий день я выходил на балкон и снова прислушивался. Ветер продолжал дуть с северо-востока.
1-го мая, все же приехали дети, не послушали нашего предостережения, и мы пошли проведать нашу маму, их бабушку. Шли пешком, т.к. троллейбусы не ходили. Мы влились в колонну демонстрантов студии им. Довженко и прошли по Хрещатику, потом зашли к маме.
На следующий день мне надо было возвращаться в Москву продолжать работу над фильмом «Майское утро», хотя уже пришло понимание того, что ее придется отложить. Сначала сниму Чернобыль, а потом закончу «Майское утро».
В те дни на Центральной киностудии документальных фильмов проходила очередная отчетная конференция, на которой я получил хрустальную вазу за фильм «Солдаты Орлова». На конференции поразило резкое выступление незнакомого мне журналиста, в котором звучал упрек об умалчивании происходящего в Чернобыле. Он сказал, что вы тут отчитываетесь, но, никто из вас не говорит о том, что произошло в Чернобыле, и где, возможно, решается судьба не только киностудии.
После конференции я подошел к директору студии и попросил приостановить работу над фильмом «Майское утро» и направить нашу съемочную группу в Чернобыль. На что я получил ответ: «Ты уже опоздал, выступивший журналист уже подал заявку на фильм об аварии. Мы готовим группу. Вопрос может быть решен только обращением в ЦК.»
Медлить было нельзя. По совету и при поддержке члена ЦК КПСС Нины Васильевны Поповой я написал письмо на имя Лигачева, который отвечал в ЦК за идеологию.
Это было 5-6 мая. В ожидании ответа мы продолжили работу над «Майским утром».
Вскоре нашу съемочную группу срочно направили в Киев, где проходило чрезвычайное заседание патриархии по поводу 40-летия Львовского с бора. На роль патриарха российского претендовали несколько человек. Мы взяли интервью у Филарета, который через несколько лет возглавил Украинскую православную церковь.
По возвращении в Москву, на вокзале, нас встретил начальник производственного отдела ЦСДФ Вячеслав Кецмец и сообщил, что добро из ЦК на съемку фильма о Чернобыле получено и группа сформирована. Операторов было трое, это Иван Двойников, Константин Дурнов и Владимир Фроленко. Сам же Вячеслав Кецмец стал нашим администратором.
В 20-х числах мая мы загрузили аппаратурой два студийных автомобиля (которые потом пришлось оставить в Чернобыле) и они выехали в Киев, а следом поехали и мы.
В Киеве съемочная группа жила в гостинице «Славутич», а я у себя дома. Мы достаточно быстро оформили все необходимые документы, получили пропуска в Зону и поехали в неизвестность.
Слава Богу Вячеслав Кецмец всегда возил с собой официальную бумагу, в которой говорилось, что у нас задание ЦК КПСС и нам необходимо оказывать всевозможную помощь и способствовать выполнению нашей работы. Это был наш карт-бланш, который часто выручал.
Поначалу пребывание планировали на месяц-два. Не зная обстановки, снимать решили исключительно по интуиции.
В Зоне на каждом шагу нас подстерегали неожиданности самая первая - при остановках полностью отсутствовал шум. Поразительная, мертвая тишина! Лишь с приближением к г. Чернобыль появился шум от вертолетов, за которыми тянулся темный «хвост» распыляемой жидкости. Так проводили пылеподавление.
Каждый день мы выезжали из Киева рано утром, часа в 4 или 6, и возвращались ближе к полуночи. Работали почти на автомате, не чувствуя усталости. Она навалилась потом, когда уехали из Зоны.
Поддерживали тесный контакт со штабом ликвидации аварии. Нашим проводником и основным консультантом согласился быть Велихов Евгений Павлович. Поздышев Эрик Николаевич, директор станции, очень дружелюбно относился к нам, и помогал чем мог. Например, подсказывал где, какие важные и интересные работы происходят или будут производиться, а наличие разрешения ЦК подписанное секретарем Лигачевым, позволяло нам практически беспрепятственно передвигаться по Чернобыльской зоне и станции.
Рабочее название фильма было «Чернобыльская авария», но в итоге остановились на названии «Колокол Чернобыля». Колокол, как набат, предупреждение.
Мне было интересно общаться не только с людьми на самой площадке ЧАЭС и вокруг неё, но и с жителями близлежащих сел, увидеть и снять эвакуированных в Полесское, первые впечатление сотрудников- курчатовцев, бедных солдат, которые, изнывая от жары, располагались кто на танке, кто на машине, где придется.
Не менее важно было, лично для себя, пообщаться с представителями действующей церкви в Полесском, куда съезжались не только эвакуированные, но и со всего Полесского района. Там находились иконы Божией Матери «Покров Пресвятой Богородицы» и моего покровителя Романа Сладкопевца. Он до сих пор меня охраняет.
Где-то в середине июня, по совету Э.Поздышева, мы сделали перерыв и вернулись в Москву. Предоставленной паузой каждый из нас воспользовался по-своему. Необходимо было отсмотреть материал. Понять, куда двигаться, что доснять. И у каждого были ещё свои незаконченные дела.
Мне удалось съездить на Алтай и закончить «Майское утро». А в августе мы вернулись в Чернобыль.
Один из эпизодов нашей работы - съемки операции «Игла»*. Важность этой опасной работы нам объяснил Евгений Велихов: крайне необходимо определить радиационные поля и температуру в шахте реактора. Для этого было принято решение закинуть с вертолета в разрушенный блок длинную штангу с различными датчиками, а кабель от неё сбросить за пределы блока.
От автора: *«Игла» - труба длинной 18 метров, 10см. в диаметре, внутри располагались датчики для замера температуры и радиационного излучения, к верхнему концу крепился фал длинной 300 метров, внутри него располагался кабель для подключения датчиков к измерительной аппаратуре. Предполагалось скинуть в разрушенный реактор, но попали в северный отсек бассейна выдержки.
В итоге кабель упал не туда, куда планировалось, и его надо было доставать. Вместе с Евгением Велиховым пошел Вячеслав Письменный и я с оператором Иваном Двойниковым. Висящий конец кабеля обнаружили за окном коридора. Письменный разбил стекло и штангой с датчиком от дозиметрического прибора подцепил кабель и подтянул его. Я хотел было помочь, но Иван махнул рукой, остановил: «Куда, в кадр!» Меня не должно быть в кадре.
Е. Велихов и В.Письменный сами затащили кабель.
За разбитым окном, казалось, совсем рядом с нами был разрушенный блок. И сейчас, через много лет, приходит мысль : как это могло быть, что вот он, разрушенный реактор, а напротив него мы снимаем? Это было впечатляюще и страшно. До сих пор. Кажется, что звучала музыка – орган или электронная…»
Иван Двойников умер в 2000 году, после тяжелой болезни. Чувствуется, что Роллану Петровичу вспоминать и говорить становится все тяжелее.
Роллан Сергиенко: «Спустя некоторое время мне сказали, что можно снять еще одну операцию - «промокашку»*. Её как раз должны были забирать с площадки. Операторы Костя Дурнов и Володя Фроленко были заняты на съемках в другом месте. Со мной поехал Иван.
От автора: *«Промокашка» - специальное приспособление для очистки твердых поверхностей от радиоактивного мусора в период ликвидации Чернобыльской катастрофы. Придумано в отделении специальных покрытий НИКИМТ. Состояло из рамы размерами до 4х4 м. с сеткой, к которой крепились кисти, смазанные фенолоформальдегидным клеем марки СФЖ- 300.
Снимать стоя практически под вертолетом очень тяжело. Штатива у нас с собой не было. Камера не из легких. И Иван попросил меня: «Побудьте моим штативом» Он оперся на меня спиной и смог снимать снизу вверх, как отрывали, и как поднимали «промокашку». Она зависла над нами. Потрясающее и пугающее зрелище.
Получается, Иван прикрыл меня от всей это гадости и грязи, поднятой в воздух вертолетом и от «промокашки». Он закрывал меня собой, и я до сих пор не могу ответить себе на вопрос: почему я жив, а он погиб. Может потому, что он тогда меня прикрыл собой?»
Глаза Роллана Петровича увлажнились. Замолчал. Пауза была тяжелой. Он до сих пор считает, что в какой-то степени виноват в смерти Ивана. И что не успел снять с ним ещё один фильм о Чернобыле, а вместо этого снял его похороны, которые вошли в фильм «Чернобыль. Завещание»
Роллан Сергиенко: «Был интересный момент, когда мы снимали работу радиоуправляемой машины на площадке строительства «Укрытия». Мимо постоянно проезжали машины с бетоном. И вот одна машина остановилась, и из кабины вышел водитель, такой симпатичный парень, похож на грузина. Он широко и открыто улыбается, машет рукой и говорит: «Зачем машины снимать, меня снимай!»
Очень хотелось выполнить его просьбу, но оператор Костя Дурнов был занят и отличные кадры снял, а водитель не мог ждать. Он быстро залез в кабину и уехал. До сих пор жалею, что не сделал этот кадр. Ну вот как было разорваться?
В начале сентября мы покинули Чернобыль. Перед отъездом успели снять концерт Аллы Пугачевой в вахтовом поселке Зеленый Мыс. Через неделю после неё в Чернобыле выступал Иосиф Кобзон, но я не стал его снимать. Получился бы фильм-концерт.
Вернувшись в Москву, фильм мы сделали быстро. На студии поначалу с опаской относились к нашим пленкам – они из Чернобыля! Моя помощница по монтажу успокаивала: «Это уже позитив, пленка после обработки в машине, проявленная» В том смысле, что нечего её боятся, она же чистая.
Перед просмотром в Госкино свое слово должна была сказать Правительственная комиссия по ликвидации аварии. Её председатель Щербина Б.Е. сказал: «Много лишнего, ненужного показываете. И вообще это ненужная картина, ни для кого.» Забраковали. Но через неделю решили ещё раз посмотреть уже вместе с секретарем ЦК Долгих В.И.и министром по кинематографии Ермаш Ф.Т.
Б.Щербина остался при своем мнении. Зачем говорит, церковь снимали, уберите. В.Долгих не понравилось, что А.Пугачевой много. Пришлось уступить и Пугачеву убрать, но сказал своим: «Берегите, не выбрасывайте» Потом, через несколько лет, я вернул эти кадры в фильм. Но тогда, в декабре 1986 года, фильм всё равно запретили к показу.
Но нам повезло. В конце января, начале февраля 1987 года в Москве проходил международный форум «За выживание». Е. Велехов предложил показать фильм на форуме, и, слава Богу, директор студии согласился. Первый показ фильма был в гостинице «Космос» на этом форуме.
После показа ко мне подошли немцы и попросили прислать наш фильм на Берлинский кинофестиваль. И, слава Богу, что у студии, в комитете Госкино, хватило смелости и решимости отправить «Колокол Чернобыля» в Берлин.
Когда через год мы представили на Правительственную комиссию второй фильм о Чернобыле «Порог», то нам сказали, что если первый фильм вы хитростью пробили, то с этим фильмом у вас так не получится».
Как же они ошибались! Благодаря выходу в мир фильма «Колокол Чернобыля», благодаря резонансу на многих кинофестивалях Европы (фильм купили 36 стран мира) Роллану Сергиенко уже не могли запретить снимать фильмы о Чернобыле. Его вынуждены были пускать в Чернобыльскую зону. Они могли запретить фильмы, как это случилось с «Порогом», но развал Союза помог показать их людям.
Фильмы Роллана Сергиенко о Чернобыльской катастрофе и трагедии:
